Творчество > #23. 

- Работать, чтобы жить. И жить, чтобы умереть. Такая вот философия, - заключил Петр, откинувшись на спинку стула.
- Это не философия, а бред собачий, - попытался возразить я.
- Да что ты понимаешь, улитка с берегов Тихого океана?! - заорал Петр, вскинув руки. - Я! Слышишь? Я научу тебя ловить человеков!
Несколько человек недовольно покосились на небритого парня семитской наружности.
- По-моему, у тебя крыша поехала, - со смехом в голосе сказал я и откусил от БигМака.
- Нет, друг мой. Я здоров. Я чертовски здоров! А вот весь этот мир, - он перешел на зловещий шепот и обвел руками Макдональдс. - Вот мир этот действительно болен.
Он напоминал сбежавшего из психушки буйного пациента: замызганная куртка цвета хаки с рваным рукавом, черные потертые джинсы, растянутый серый свитер и армейские ботинки, угвазданные в грязи; на голове шухер, борода двухнедельной давности, глаза горят каким-то безумным огнем.
Потягивая через трубочку колу, я стал представлять себе, как этот безумец вскочит, вытащит из-под куртки дробовик и начнет палить в мирных, ничего не подозревающих, посетителей популярной фастфуд-забегаловки. Или как он швырнет в кухную "коктейль Молотова". Или как он опустит в мусорное ведро баллончик со слезоточивым газом, аккурат перед самым уходом. Но он продолжал свой монолог, рьяно жестикулируя перед моим лицом.
- Что вырастет из этих детей?! - Петр снова начал орать. - Ты глянь! Ты только глянь на них!
- Да что мне глядеть?.. - я макнул картофель в соус. - Чем удобряют, то и вырастет.
- Ты все шутишь, да? Не лопнул еще со смеху? Я понимаю... Конечно, я понимаю, что ты циник до мозга костей. Я понимаю, что в тебе нет ничего святого. Ты можешь только жрать, испражняться, сношаться с кем попало и при этом прекрасно себя чувствовать!..
- А что еще от жизни надо? - перебил я, но Петр пропустил мой комментарий мимо ушей.
- Что ты вообще от жизни хочешь? Сгореть как кусок туалетной бумаги, оставив после себя кучку пепла и обугленные кусочки фекалий? Ты - ничтожество! И я ничтожество. Но разница в том, что я пытаюсь не быть ничтожеством, а ты делаешь все возможное, чтобы как можно дольше им оставаться. Мы все - мгновения во времени, черт меня дери! Все мы! - Петр вскочил и обвел яростным взглядом ошарашенных граждан.
- Ну, все... Хватит уже, заканчивай этот цирк, - я медленно поднялся и одел куртку. - Хватит из себя и из людей дебилов делать.
- Вот именно! Хватит делать дебилов из людей! - Петр схватился за голову, будто его накрыл приступ мигрени чудовищной силы, такой силы, что черепная коробка взорвалась бы, забрызгав наш столик мозгами и кровью, если бы Петр не сжал голову руками.
- Своими дикими воплями ты ничего не добьешься. Только детей напугал, в чем они-то виноваты? Давай, пойдем отсюда... - я взял Петра под руку, но он вырвался, кинув на меня короткий, но чрезвычайно злобный взгляд.
- Люди! Откройте глаза! Откройте ваши сердца и души! - снова взялся за свое Петр.
- Я не понимаю, мы сюда зачем пришли? Проповеди, что ли, читать? Слышь, пастырь, оставь в покое овец.
- Вы же оглохли и ослепли! Боже, все оглохли и ослепли... - Петр упал на колени и заплакал.
- Все? Ты закончил? Станиславский аплодирует стоя. Пойдем отсюда, все уже в восторге.
- Дурак ты... Все мы дураки... - сказал сквозь слезы Петр и поднял руку с зажатой в ней ручной гранатой без чеки.