Творчество > #8. 

Я знал его с тех самых пор, как он подсел на "эйч" и выбросил свой саксофон на помойку. И с тех же самых пор я точно знал о нем лишь одну вещь - этот человек не нуждался в других людях. Не то чтобы он был самодостаточен, нет... Просто он был настолько поверхностным во взаимоотношениях с другими людьми, насколько вообще способен на это человек. Я бы даже назвал его чемпионом мира по поверхностности во взаимоотношениях.
Еще я отчетливо помню те обстоятельства, при которых мы познакомились. Это было жарким летом 68-го в одном из музыкальных магазинчиков-барахолок Нью-Йорка. Я зашел в это сырое полуподвальное помещение не столько ради того, чтобы подобрать себе новых пластинок, сколько лишь с той целью, чтобы немного отдохнуть от изнуряющего зноя. В магазинчике было прохладно, пахло табачным дымом, а из динамиков старенького проигрывателя гремело что-то из репертуара Колтрейна. Дез стоял напротив груды пластинок в потрепанных конвертах и разглядывал пластинку Телониуса Монка, переваливаясь с ноги на ногу, будто давно хотел в туалет.
- Пожалуй, эту я тоже возьму, - сказал он продавцу и бросил на меня добродушный взгляд, улыбнувшись краешками губ.
- Любите Монка? - вежливо поинтересовался продавец.
- Не особо, если честно, - простодушно ответил Дез. - Хочу подарить своей девчонке. У нас скоро годовщина.
- Оооо, - протянул продавец. - Поздравляю. Это отличный подарок к такой дате.
- Спасибо, - поблагодарил Дез, принимая из рук продавца пакет с тремя пластинками Монка.
Он уж было собрался к выходу, как вдруг неожиданно остановился возле меня и спросил:
- Любишь джаз?
- Да. Очень, - честно ответил я.
- Пойдем, покажу тебе кое-что, - сказал Дез и указал ладонью на выход.
Мы прошли пару кварталов, не говоря друг другу ни слова, будто были знакомы уже сто лет и все возможные темы давно обсудили. Он снимал комнату в ветхом домишке, готовящемся к сносу. Стены комнаты были испещрены трещинами, а на потолке красовался замысловатый узор из желто-серых водяных подтеков. На полу грудами валялись всевозможные пластинки, их было так много, что перемещаться по комнате оказалось довольно проблематично. На кровати, состоящей лишь из деревянного каркаса и матраца, мирно ютились проигрыватель виниловых пластинок и видавший виды старый альт-саксофон.
Дез, не говоря ни слова, достал из пакета пластинки и тут же поставил одну из них на вертушку проигрывателя. Зазвучала приятная мелодия. Я сразу ее узнал, это была Straight, no Chaser. Дез подхватил саксофон и принялся нарезать виртуозные соло. У меня, честно признаться, челюсть отвисла от такой умопомрачительной игры. Возможно, это было лучшее, что я слышал в свой жизни. А слышал я очень многое, поверьте мне.
Вдруг Дез перестал играть и отложил саксофон, уставившись взглядом, полным какого-то дикого страха, на крутящуюся пластинку, потом поспешно снял ее с вертушки и хладнокровно расколол себе об голову.
- Они все... - начал Дез, нервно посмеиваясь, и описал рукой окружность, будто хотел опоясать весь мир. - Они все называли это "китайской музыкой". Можешь себе представить? Очуметь можно...
Я молча смотрел в его бегающие, наполненные неведомым мне ужасом глаза, и кровь моя стыла в жилах. Он вытер пот рукавом рубашки, взял в руки саксофон, а потом тихим голосом сказал:
- Пойдем, мне нужно найти что-нибудь болеутоляющее.