Творчество > #3. 

- Вот как все было, приятель, - начал он, почесав за ухом. - Прямо по Достоевскому... Но погоди минуту...
Он встал и подошел к столу, на котором стоял старенький виниловый проигрыватель. Очень тщательно выбирал пластинку, перекладывая записи из одной стопки в другую. Потом, видимо, нашел что-то подходящее, оглянулся и подмигнул мне.
- Вот... То, что надо, - с удовлетворением в голосе произнес он и поставил пластинку на вертушку.
- Что это? - поинтересовался я.
- Нечто особенное.
- В каком плане?
- Сейчас сам все услышишь.
Пластинка закрутилась, и он опустил иглу на ее поверхность. Из динамиков полился треск, а затем томно вступил контрабас.
- Это джаз? - спросил я.
- Да, это джаз. Но это не тот джаз, о котором знаешь ты.
- Но я вообще не люблю подобную музыку, ты же знаешь.
- Я же сказал - это нечто особенное. Постарайся набраться терпения и дослушать запись до конца. Тут ровно пятнадцать минут, которые нужны мне, чтобы обо всем тебе рассказать.
Комната наполнилась густым и вязким музыкальным эфиром, состоящим из тягучего, как патока, "бархатного" контрабаса, неторопливой "матовой" трубы, и будто бы переваливающихся, перетоптывающихся с ноги на ногу, спотыкающихся ударных. Перед глазами встал какой-то эфемерный синий туман.
- Так вот... - начал он, усевшись поудобнее в кресло. - Вернемся к Достоевскому. Федор Михайлович однажды сказал: "Есть в воспоминаниях всякого человека такие вещи, которые он открывает не всем, а разве только друзьям. Есть и такие, которые он и друзьям не откроет, а разве только себе самому, да и то под секретом..."
- Да-да, - не дал я ему закончить. - "Но есть, наконец, и такие, которые даже и себе человек открывать боится, и таких вещей у всякого порядочного человека довольно-таки накопится..."
- Именно, - кивнул он и продолжил. - "И чем более он порядочный человек, тем более у него их и есть..."
- И к чему все это? Что за цирк ты решил устроить? Джаз, Достоевский... Что еще?
- Ты чертовски нетерпелив. Это тебя погубит.
- Не дави на уши. Давай ближе к делу, - раздраженно произнес я.
- Хорошо... Хорошо... Но сначала мы должны решить - а стоит ли вообще что-либо говорить? Как думаешь, к какой категории отношусь я? Я порядочный, по-твоему, человек?
- Мне все больше кажется, что ты просто пустомеля и краснобай.
- Хех... Пусть будет так. Но разве пустомеля и краснобай не может быть порядочным человеком?
Спокойная до этого музыка постепенно начала переходить в неистовый какофонический порыв.
- Я сюда не для того пришел, чтобы шарады тут твои разгадывать.
- Не волнуйся ты так. Я прошу всего пятнадцать минут. Разве это много для порядочного человека?
- Мне все сложнее держать себя в руках. Дело не шуточное, сам понимаешь. Мне нужна информация, а не твои идиотские загадки.
- Вот мы и подошли к тому, о чем действительно следует поговорить. Эта информация... Я сам себе боюсь в этом признаться. Но вот в чем вся соль... Чем больше я об этом думаю, тем больше напалма выделяет мое сердце, готовое выжечь все внутри меня. Это даже сродни мазохизму, я бы сказал... И мне ничего не остается, как купаться в этом напалме. Купаться и ждать чего-то...
- Ждать чего-то?
- Ну, да... Катарсиса. Или, быть может, какого-то эмоционального коллапса. То есть чего-то такого, что смогло бы вытянуть меня из той смрадной ямы, в которую я попал.
- Это шизофрения, друг мой, - я поспешно поднялся с кресла и направился к двери.
- Нет, друг мой... Пятнадцать минут еще не истекли.
Я оглянулся, но синий туман стал настолько густым, что я смог разглядеть лишь смутные очертания человека, сидящего в кресле.
- Что за хрень? - недоумевающе произнес я и посмотрел на проигрыватель.
Из динамиков, под сопровождение дьявольского трио, медленно вытекал туман темно-синего цвета. Я наклонил голову к динамику и стал различать какие-то странные звуки на заднем плане этого дикого абстрактного музыкального полотна. Это был женский хриплый крик. Будто кого-то убивали или насиловали.
- Что это? Блин, что это за хрень такая?! - заорал я.
Носом пошла кровь, я прислонился к стене и сполз на пол. Запись закончилась, в динамиках снова послышался треск, и игла стремительно соскочила с поверхности пластинки. Пятнадцать минут прошли. Я потерял сознание.