Творчество > Отражения (для Кицунэ) 

Тут "многабуков", и я никого не прошу это "осиливать". Старый рассказ, со многими глюками и багами - но я обещал Кицунэ повесить его на форум. Так что - это тебе, леди Ненависть. Может быть, он чтото тебе даст.

Заходящее солнце отражалось в лужах. Вечерний Звездный бульвар был тёпл и многолюден. Лето уверенно набирало силу. Редкие скамейки вдоль тротуара были забиты напрочь: пили пиво и дымили, читали и ели… Из окон слышалось магнитофонное «умпц-умпц» и чей-то довольный гогот.
Яна шла по тротуару, невольно ловя частые мужские взгляды – она была слишком женщина, чтобы не замечать такого. Хотя ей, было, право, не до того. Знал бы кто из смотрящих Яне вслед, как ей сейчас плохо…
От очередной скамейки ее окликнули, но она только чуть ускорила шаг. Был, был, если честно, большой соблазн послать все к чертям, напиться в хлам и… Она даже не знала, что «и». «Наверное, устроить какой-нибудь дебош. Погром. Или что-то в этом духе», - в ритм шагам думалось ей. Лишь бы не оставаться одной…
Эту скамейку она увидела издали. Несколько мгновений все не могла сообразить, что не так в картинке мира, что за «соринка в глазу». А потом поняла: одна из скамеек пуста. На вечернем Звездном, по всем городским законам, свободных скамеек быть просто не могло – их забивали с обеда. Правда, там все же кто-то сидел. Один. Что тоже было вполне невероятно – в этом месте и в это время.
Сердце сделало попытку забиться быстрее, и Яна мысленно цыкнула сама на себя: «Ты чего взволновалась, дорогуша? Сидит и сидит себе кто-то. Сто процентов – это какой-нибудь бомж, от которого несет так, что все разбежались… Ну спокойнее же, Янка – ты после этой ночи едва смогла собраться в единое целое… Потеряешь равновесие, проломится ледок на душе – и пиши пропало. Опять…духу не хватит…»
Скамейка была совсем рядом. На спинке, упираясь ногами в сиденье, сидел худощавый парень и задумчиво курил. Соломенный хаер его спускался ниже плеч, глаза скрывали темные стекла, а обязательная «косуха» висела рядом. Стандартный рокер-неформал. И что она, как дура, еще заговорить с ним не хватало…
- Не подскажете, сколько времени? – услышала она свой голос – словно со стороны. Как всегда. Вот сейчас он ответит, ты скажешь «спасибо» и пройдешь дальше, а он останется сидеть. И прощай равновесие. Зачем? Что с того, что он сидит один? Надо же быть такой идиоткой…
- По-моему, тебе интересно совсем не это, - сказал парень спокойно. – Ты ведь идешь умирать, я так понимаю. А время тебе ни к чему.
Яна стояла перед скамейкой, сердце бешено прыгало в груди и норовило выскочить. Откуда… С-спокойней, Янка… Но откуда…
- Сядь, что ли, - сказал он. И улыбнулся. Как зачарованная, Яна села рядом.
- Тебя зовут, по-моему, Яна. Хотя я привык называть тебя Бьянка. Не против? – Бьянка кивнула. Он продолжал:
- А идешь ты вон к этой восьмиэтажке, верно? Идешь, чтобы прыгнуть с крыши на асфальт – вон туда, перед этой стеной. И сломать шею. Ты все это планируешь уже вторую неделю, но только сегодня решилась всерьез. Умереть, - он замолчал и сбил с сигареты пепел. Заходящее солнце отразилось в темных очках.
- Слушай, а почему на скамейке больше никого нет? – спросила Бьянка. Ее шок сменился старым-престарым, дважды забытым и трижды похороненным – чувством Алисы в Стране Чудес. Она больше ничему не удивлялась. И   не боялась. Никому она об этом не говорила – естественно; все было в голове. Значит… Господи, если и это окажется неправдой, она же умрет прямо здесь, на месте…
- Молодцом, Бьянка, - одобрил парень. – Я в тебе не ошибся. Никакого кудахтанья типа «с чего ты взял», «откуда знаешь» и тэ де. Как бы тебе ответить… Надо же было с тобой где-то говорить. Не на крыше же.
- Кто ты? – спросила Бьянка. Улыбнулась – впервые за несколько месяцев.
- Меня зовут Иней, - сказал Иней. И снял очки.
Мир почему-то немного расплылся, но сразу встал на место. Глаза у Инея оказались огромные, желтые и с длинным кошачьим зрачком. Нечеловеческие. Но Бьянка уже чего-то подобного и ждала.
- Зачем тебе я? – поинтересовалась она.
- Ну, во-первых, мне не нравится, когда люди насмерть умирают за просто так, - серьезно ответил Иней. – Во-вторых, я могу тебе помочь. И в-третьих, ты можешь помочь мне.
- Чем?
- Один мой друг тяжело болен, - сказал Иней. Он достал пачку «Camel’а» и стал прикуривать вторую сигарету от окурка первой.
- И что, ты планируешь разобрать меня на органы для пересадки? – привычно окрысилась Бьянка – и сама устыдилась.
- Ты можешь помочь ему, - как ни в чем ни бывало продолжал Иней. – просто прийти и поговорить. Вам будет лучше обоим, обещаю. Полегчает.
- А что будет, если не полегчает? Ты меня вернешь опять сюда, к восьмиэтажке?
- Если не полегчает – то обоим вам каюк, дорога. Вот так. И не только вам, а еще много кому и чему. Если не станет лучше моему другу и тебе – то, может быть, каюк настанет и всему миру. Есть такая штука – цепная реакция…
- Объяснил и утешил, однако, - усмехнулась Бьянка. – Ни фига я не поняла. Но ты мне главное скажи: все ведь будет хорошо у меня, правда?
- Все будет хорошо. Честное эльфийское, - улыбнулся Иней. И поцеловал – прямо в губы.
Всё. Она была готова идти хоть дракону в зубы. Мир уплывал куда-то…

***
В начале лета – обычное дело – днем жарит за двадцать, а вечером холодно как-то. Так что – был холодный летний вечер; просто вечер, без указания часов и минут. Потому что часы на кухне стояли вот уже дня четыре. Стрелки застыли на без двух минут восемь, и Рэму приходилось жить без времени. Был еще будильник в гостиной, но он ходил задом наперед. И время, само собой, показывал лично свое.
Рэм стоял у окна и глядел на размытое отражение в стекле: женское лицо, поделенное полосой очков на две части. Красивая она была, Бьянка. Красивая, умная и печальная. За темными стеклами, за белыми от природы волосами жила странная, непонятная боль. Это было пока все, что Рэм в ней видел. Он передернул плечами и стал застегивать рубашку.
Третий день его познабливало, а по утрам вдобавок болело горло: не то мороженым объелся, не то еще чего. Он не придавал этому особого значения. Неважно. Все было как-то неважно. Может, от болезни, а может, от погоды настроение у него держалось стабильно пасмурное. Его даже лето не радовало.   Сейчас он предпочел бы ноябрь: ясный, холодный, пронзительно-чистый пролог к зиме. Когда уже нет грязи, но еще нет снега…
А Бьянка разглядывала рэмову квартиру. Здесь было на что посмотреть – Рэм притаскивал сюда совершенно невообразимые вещи: от старинного граммофона до магических хрустальных шаров. На потолке висел здоровенный лист бумаги с надписью «Земля». На стене – большое зеркало, почему-то повернутое «спиной»; гитара; руны, выдолбленные прямо в штукатурке… И так далее. Много чего.
- Слушай, зачем тебе это? – спросила Бьянка.
Рэм все-таки отлепился от стекла и неохотно огляделся. Убираться в квартире он, во-первых, не любил, а во-вторых, не чувствовал необходимости. Так что, честно говоря, бардак был первостатейный.
- Что именно? – вяло спросил он.
- Всё. Весь этот… все эти вещи. У тебя тут будто на старом чердаке.
- Это коллекция. Я их коллекционирую, - медленно сказал Рэм, будто впервые рассматривая свои «сокровища». Насчет чердака – это она права…
- Коллекция? Интересно… А по какому принципу ты ее собираешь? Что общего между граммофоном, будильником и хоккейной клюшкой? – спросила Бьянка. Не особо ей было интересно, честно говоря. Бьянка пыталась втянуть Рэма в разговор, а Рэм пытался не втягиваться: не хотелось. Ничего ему не хотелось. Но Иней попросил ее прийти   именно сюда… Бьянке уже самой не верилось, что и Иней, и пустая скамейка, и весь тот разговор вообще были. Слишком нереально. Придумала себе, блин, идеального парня – неземного, доброго, сильного… Не бывает ведь такого, дорогуша…
- Что общего… - Рэм наконец-то улыбнулся. – Знаешь, Бьянка… Во всех этих вещах есть свои маленькие чудеса. Чуть-чуть всего. Но вещи от этого сразу наполняются каким-то…другим смыслом, наверное. Граммофон сломан, да и пластинок у меня нет. Но если приложить ухо вот сюда, к трубе – как к ракушке! – можно услышать мелодию…тихо-тихо… А будильник ходит задом наперед. А клюшкой можно… - он осекся, увидев бьянкины глаза. Очки она держала в руках.
- Ошибаешься, Рэм, - жестко сказала она. В глазах, оказавшихся голубыми и беззащитными, стояли слезы. Но голос был словно изо льда. Из серого и мертвого льда.
- Ошибаешься. Люди не умеют делать чудес, они увидеть их даже не сумеют. А твои игрушки – это не чудеса. Это, прости, фальшивки на потеху; это сбои в работе и твое самовнушение. Нету в этом мире чудес, уж поверь мне. Я их всю жизнь ищу, и знаю точно! В твоем будильнике сбились какие-нибудь шестеренки, а в граммофоне слышны движения воздуха. Как в ракушке, ты же почти догадался…
Рэм смотрел на Бьянку – как открываются ее губы, выталкивая слова, пытаясь его убедить; как текут слезы из голубых глаз, как дрожит рука с темными очками… Она говорила и говорила, выговаривалась, словно освобождалась, словно скальпелем полоснули по нарыву – и выходит наружу вся застарелая…боль? Ненависть?

« Это не жизнь. Этот мир был бы прекрасен, если бы в нем не было людей. Они извращают все, чего касаются; эта планета безжалостно изгажена, растоптана, замордована людьми. На ней просто живого места нет! – все их стараниями. Не называй их животными, Рэм – слишком обидно для животных. Называй людьми. Да, признаю, по отдельности в каждом есть что-то хорошее. Но миром-то правит не человек, а толпа… И в ней всегда победит – побеждает! – самое низменное, что есть в самом низменном кретине из толпы. Толпа правит миром. Толпа. Страшная штука…
И они выдумывают себе чудеса. Толпой…
А как же. Плохо им без чудес, как калеке без костылей; жизнь слишком серой и пресной кажется. Ну а какие сами – такие и чудеса. Колдуны-экстрасенсы, НЛО-Шамбала… Вот только экстрасенсами всех мастей пестрит любая газета, и за каждым объявлением видно по вымогателю. А об инопланетянах всё почему-то вещают личности с характерным огоньком в глазах… Да и не верят толком в такое чудо; как и в Бога не верят. Потому что и чудеса, и Бога они низводят до своего уровня! Бог у них должен пить пиво, а чудеса продаваться в рассрочку. Вот и все.
Не будет этим людям чудес. Нету их в этой жизни.
А она искала. Чудеса. Всю жизнь искала. Говорила ей подруга Маринка: «Знаешь, кто ты, Янка? Ты Алиса без Страны Чудес. Алиса, которая выросла, прочитала про себя книжку, и теперь всю дорогу ищет ту кроличью нору. И знаешь…я тоже ищу». Нет ее, Маринки, уже больше гола нет, и не будет: сбил пьяный водитель. Не нашла она свою кроличью нору. Спи спокойно. Она тоже долго не протянет, наверное – жизнь так устроена, что больных чудесами с детства бьет в самое темечко, чтобы поумнели. Только она не умнеет.
В тринадцать лет ее едва не изнасиловали кретины-одноклассники. Ничего не получилось только по неопытности. Но ей и того хватило – надолго. Навсегда.
В пятнадцать она в очередной раз раз спустила пьяного отчима с лестницы, оделась и ушла. Насовсем. Кинула в сумку плейер, сто рублей и пару книжек: «Нарнию» и «Алису в Зазеркалье». А родителей – больше не видела никогда, о чем не жалела ни капли. Ушла.
И сразу с головой канула в ролевые игры. К толкиенистам. Здесь были чудесные песни и добрые люди. И огромная живая Игра. Это было здорово – поначалу. Пока до нее не дошло, что красивые песни и легенды привязаны только к маханию деревяшками и системе условностей. Что все эти «эльфы» и «хоббиты» в палатках пьют водку, курят «LM» и жрут тушенку из жестяных банок. Магия кончилась. «Game Over» - как говорил Летчик. И она ушла и оттуда; да и не она одна. Остались там из ее компании только Люк да Ксенька, а Тим с Данилой спились, а Маринка погибла, а Летчик разбился вместе с самолетом своим – не сработала катапульта… А остальные ушли. Переболели и забыли: как детские игры. Как Нарнию. Она тоже ушла.
Всю жизнь она откуда-то уходила…
Чужой ей был этот мир, что стелился снаружи, мутный, тусклый и страшный – словно ночной кошмар. Вокруг нее всегда оставался некий вакуум. Все были заняты, учились, развлекались и зарабатывали… Извечные вечеринки с обязательным бухлом и развратом; потные дискотеки и клубы, дуры-подруги, парни-собственники и парни-идиоты, глупые и гнусные люди на улицах, бегущая строка на каждом лбу: «Выпить-секса-денег-кайфа-выпить-секса…»
Не было в этом мире чудес, и не могло быть.
Она видела, как спасаются те, в ком тоже сидит «тоска по несбывшемуся»: водкой. Героином. Компьютером. Книгами, написанными для того лишь, чтобы в них укрываться от мира. Она так не могла. Так делали слабые, а слабой она себя не считала. Она предпочитала уходить, но не сдаваться.
Вот только уходить стало уже некуда…»

- Рэм, ты веришь, что сны сбываются?
- Верю. Я знаю людей, у которых сны сбываются всегда.
Они сидели на захламленном полу в кухне – спиной к спине, касаясь затылками друг друга. Бьянка грела руки на рэмовой битой кружке – пили горячий чай. За окном, да и в квартире тоже стало совсем холодно.
- Знаешь, я вчера такой сон видела, - зябко передернула плечами Бьянка. – Он меня просто подкосил. Там… в нем… была могила. Моя могила. Синяя оградка, памятник с надписью, и цветочки лежат… А вместо портрета – зеркало. Обычное такое, мутноватое, как у нас в прихожей. И я стою перед могилой, читаю надпись – имя-фамилия, день и год рождения… И день смерти – 16 июня 2001-го года. Сегодня. Смотрю в зеркало - и не отражаюсь! Крутится мысль – «я ведь уже умерла, а призраки в зеркалах не видны»… Да… Хочется заплакать, но не могу почему-то. А просыпаюсь в слезах. Я после этого на такое решилась, вспомнить страшно…
- Знаю, - проворчал Рэм. – Это ты Павича начиталась. Был у него такой момент, в «Рассказах Савского склона».
- Я о таком вообще не слышала…
- И фиг с ним, - голос Рэма неожиданно окреп и как-то набрал силу. – Слушай, Бьянка. Пойдем-ка со мной, посмотрим кое на что…
Он резко поднялся, подавая Бьянке руку. Вместе вышли в гостиную, и Рэм взялся за зеркало, что было повернуто к стене. С натугой перевернул – одна рама весила с десяток кило.
- Вот смотри. Глаза можно открыть, эй, да не бойся, отражаешься ты… Видишь? Вот это мы. Ты и я.
Его лицо было словно освещено изнутри – странным, странным светом;   в Рэме сейчас звенела тонкая нота – нота радости и… одиночества. Как всегда - в такие моменты.
Пора просыпаться, малыш.
- Слушай меня, Бьянка, - сказал Рэм. – Ты искала всю жизнь свои чудеса; не верила в них, боялась их, а еще больше не верила и боялась обычного мира. Обычной жизни. И уже совсем разуверилась – до последней точки. Что ж, по такому случаю мне придется тебе кое-что показать.
- Рэм, я…
- Тихо. Молчи.
Он взялся двумя пальцами за угол зеркала и медленно-медленно повел рукой вниз, с треском сдирая какую-то полупрозрачную пленку. Бьянка непонимающе хлопала глазами. Это было похоже на то, как со сгоревшей на солнце спины слезает кожа.
- Вот, - сказал Рэм. Смятая пленка медленно поплыла в воздухе. – Вот. Это было наше отражение.
Бьянка вскинула глаза на зеркало и едва не закричала. Из старой рамы смотрела совершенно незнакомая фигура. Мужчина был затянут в черную кожу, а вместо кисти левой руки сверкал стальной когтистый протез – не то Терминатор, не то Бенедикт Эмберский.
- Ты говорила мне, что чудеса не для людей этого мира? – мягко спросил Рэм. – Вот это Шейлок, к примеру. Не очень реальный тип, правда? Однако он живет в Канаде, водит грузовик и вынужден полжизни проводить в перчатках. Он делает с пространством, с самой реальностью что захочет: растягивает, сжимает, рвет и формирует по новой…
Рэм потянул пленку с зеркала, и еще одно отражение поплыло по комнате. В зеркале теперь улыбался какой-то длинноволосый парень.
- Это Слава Бондарев, он же Черный Король. С Поволжья откуда-то. Все, что он видит во сне, сбывается, даже самое невероятное. Почему у него такое прозвище, думаю, понятно – ты же любишь Кэрролла.
Треск – и новая пленка медленно летит в угол.
- Это его сестра Женька, она умерла два года назад.. Но все желающие могут с ней поговорить. По телефону. Мы с ней общаемся, например, каждое воскресенье. Могу дать и тебе номер, если хочешь. Еще показать?
Треск сдираемого отражения…
- Это Криста. Ей десять лет, и она только верой своей может создать или уничтожить что угодно. Вещи, людей, зверей… Живет в Питере, на улице Итальянской. Еще?
- Это…
- Это Иней! – с радостным удивлением вскрикнула Бьянка.
- Точно. Вы знакомы? Иней, он же Эльтанг Ррлин, самый настоящий эльф. Живет в десяти минутах ходьбы отсюда. Еще?
- Да… - тихо-тихо сказала Бьянка. Рэм усмехнулся и пошел сдирать отражения, как листки из календаря
- Это Сталкер из Москвы, он умеет находить пропавших. Это известный тебе Летчик, он совсем не умеет умирать – и вовсе он не разбился. Это Лида из Архангельска, ей семнадцать, и все больные выздоравливают, когда она смеется. Это   Руслан из Таллинна, охранник в банке, он может говорить с деревьями. Это…
- Рэм… - позвала Бьянка. Она тихонько смеялась. – Все, я поняла. Есть много людей, умеющих творить чудеса. Я уже поверила. Хватит, а то зеркало кончится.
- А оно уже и кончилось. Ничего, восстановится, ему не привыкать. Пойдем уже чай допьем, а то остынет нафиг.
- Пошли, - ответила она. Но на пороге гостиной остановилась.
- Рэм, а кто это? Последнее отражение?
В зеркале застыла тоненькая девушка, похожая на китаянку, черные волосы почти скрывали лицо. В руке она сжимала большой пистолет – он казался просто огромным по контрасту с худеньким запястьем. Глаза с раскосинкой смотрели спокойно – прямо на них.
- Это Фэй, - сказал Рэм. – Фэй-н’Дайс-ана, Фэй из города Дайс. Воплощение.
- А какое у нее чудо? - спросила Бьянка.
- Хм…чудо. Ну, она может появиться за твоим плечом, если правильно позвать… Может вселяться…хотя, знаешь, это все не главное. Наверное, чудо – это то, что она вообще есть. Она не человек, не призрак, не магическое существо. Она – Воплощение. Может, это следующая стадия развития человека. Или просто ангел-хранитель без постоянной работы. Не знаю. Она воплощается, где и когда захочет. Плохо от этого еще никому не было. Быть может, вы еще встретитесь. Кстати, а лавочку-то надо прикрыть…
Рэм подошел и повернул зеркало обратно к стене.

- Слушай, - задумчиво спросила Бьянка. – А ты-то кто при всем при этом? Откуда это зеркало, откуда ты их всех знаешь?
- Я? – улыбнулся Рэм. – Я – всего лишь наблюдатель. Beholder – Наблюдатель Чудес; профессия такая. У меня-то самого не выйдет и самого простецкого чуда, зато я могу их видеть в других. А зеркало о них помнит. Всех этих людей когда-то Разбудил я… Кстати, у меня и к тебе есть пара слов по этому поводу.
- Да? – Бьянка на глазах порозовела. – Разве я…тоже?
- Да Господи, все мы «тоже»… Скажи, ты мне веришь?
- Верю, - выдохнула она.
- А боишься меня?
- Нет…с чего бы? – Бьянка улыбнулась.
- Ну и прекрасно.
Он вскинул   руку с чем-то темным, и тишину разорвал короткий дробный грохот автоматной очереди. Бьянка удивленно разогнала дым ладошкой, потрясла головой, избавляясь от звона в ушах.
- Ты чего это? – ошарашено спросила она.
- Вниз посмотри – увидишь, - серьезно сказал Рэм. И указал дымящимся стволом, куда именно смотреть.
И Бьянка увидела. На полу, прямо у нее под ногами, весело блестели пять маленьких и совсем нестрашных пулек. Несколько секунд она осознавала ситуацию; а потом села прямо на пол и протянула руку к ним.
- Эй! – запоздало спохватился Рэм. – Не трогай, они го…
- Ай!
- …рячие должны быть… Тьфу. Поздняк.   Но, по крайней мере, ты сама убедилась.
- Вот оно как… - она подняла глаза на Рэма. – Прямо «Матрица», да? Ты стрелял в меня боевыми, а пули валяются на полу. И…это мое чудо, да? Я умею останавливать пули?
- Да не в том твое чудо, балда, - засмеялся Рэм. – Ты просто меня не боишься. Был бы на моем месте страшный дядька с тем же «Узи» - попал бы тебе прямо в лоб, будь уверена. Твое чудо в том – запомни, ладно? – чудо твое в том, что все, чего ты не боишься, не имеет над тобой власти. Вот и все.
- Подожди…значит, и пули..?
- Ага, - спокойно кивнул Рэм. – Хоть атомная бомба. Лишь бы ты ее не испугалась.
- Подожди, подожди… - Бьянка потрясла головой, обалдело улыбаясь. – Не грузи. У меня все никак мозги на место не встанут. Если не буду бояться…
Рэм смотрел на нее и улыбался, казалось, одними глазами. Нота радости и одиночества… Сколько их у него уже было, таких вот обалдевших от счастья?
- Ты знаешь, - нервно усмехнулась она. – Я всю жизнь чего-нибудь боюсь. Очень много чего.
- Знаю, - снова кивнул Рэм. – О чем и говорю.
- Уф-ф…подожди. Переварить все надо. Ум за разум… А я знала всегда, знала, что так и выйдет! – она спрятала лицо в ладонях, засмеялась, но тут же отвела руки.
- Слушай, Рэм, а где сейчас Иней может быть?
- В библиотеке, - не удивившись, ответил Рэм.
- Что он там забыл?!
- Работает он там. Библиотекарем. А ночью сторожем – он же не спит совсем, как и все они…
- Кто? Сторожа?
- Эльфы…
- Охренеть с вами можно, - жалобно сказала Бьянка. – Эльфы-библиотекари… Может, это крыша у меня едет? Давно пора, говорят. Ладно. Что ж, ну тогда я пошла в библиотеку, мне Иней нужен…
Она засмеялась и стала надевать ботинки.
- Пока, - сказал Рэм. – Я тебе позвоню.
И Бьянка ушла. Рэм слышал, как она топает, прыгая через три ступеньки сразу.
- Беги, беги, - проворчал он. – Шею смотри не сломай…самоубийца.
Часы на кухне показывали пятнадцать минут девятого. Некоторое время Рэм прикидывал, где бы узнать точное время, чтобы их подвести и больше не маяться. Не придумав, он допил остывший чай, махнул на все рукой и залег спать.
***

Он проснулся, когда солнце уже вовсю било в окно. По стенам раскатились разноцветные солнечные зайцы – от трубы граммофона, от хрустального шара, от бутылки с корабликом внутри… Горло не болело совсем, и настроение держалось под стать – прекрасное.
Часы на кухне показывали без двадцати десять. Где-то все же придется узнавать точное время… Ага. Он поднял телефон с пола и позвонил Инею. Ведь тот все равно не спит.
- Алло, - как всегда, эльф брал трубку с середины первого гудка. Будто караулил у аппарата.
- Здорово, перворожденный, - сказал Рэм.
- А…здорово, сапожник, - спокойно ответил тот.
- Это почему? Что за наезды с утра?
- Потому что без сапог, - усмехнулся Иней. – Осознай сию истину.
- Так, - медленно сказал Рэм. - Без сапог, значит. Да, осознаю потихоньку. Это ты к тому, что вчерашний вечер был с твоей подачи? А я-то еще удивлялся, откуда Бьянка тебя знает…
- Ну да. Дружище, ты разве не в курсе, что тебе без дела сидеть вредно? Как это: «От украдки дети пухли и дохли». Без новых Пробужденных Наблюдатели долго не тянут. Захирел бы и того…вмэр.
- Интриган ты, однако, морда эльфийская.
- Ну дык. Есть такая…э-э…донжуанская пословица: «Любовь как костер: не подбросишь палку – погаснет». Чем-то схоже.
- Пошляк ты, блин, а еще эльф. Кошмар. Куда мир катится? Ты вот что, умник. Дай трубку Бьянке, она у тебя ведь должна быть – я полагаю, где-то в районе постели.
- И кто из нас пошляк, спрашивается? Как ты можешь, о презренный смертный, подозревать меня в таком? И потом, она еще дрыхнет.
- Да прям. Знаю я твой телефон, он одним звонком весь подъезд будит. Давай ужо трубку, она мой Пробужденный, в конце концов. Во всех смыслах.
- Уговорил, чертяка языкастый, - засмеялся Иней. – На, общайся.
- Алло, Бьянка?
- Рэм…- голос у Бьянки был сонный, но абсолютно счастливый. – Привет, Рэм…
- Привет. Я обещал позвонить, вот и… Ты как там, все нормально?
- Нет…- она засмеялась, - не нормально. Все просто чудесно, а вовсе не нормально. Дурацкое ведь слово, да?
- Да. Я рад, что все хорошо, - улыбнулся Рэм. - Скажи мне, кстати, сколько сейчас времени? А то у меня часы без четверти десять показывают.
- Не знаю, как там твои часы, - через паузу ответила она. – Но сейчас как раз без четверти десять и есть.
- Ага. Ясно. Ну, в общем-то, я так и думал, - ответил Рэм. – Ладно. Бывай.
И положил трубку. Нота радости и одиночества: «пора просыпаться, малыш»…
Рэм полез в холодильник – надо было готовить завтрак.

:)

Надо же, такая дивная сказка - и ни одного коммента. Это неправильно

Хороший рассказ не комментами определяется, тем более БК-ыми. Но вы правы, есть произведения, под которыми должны стоять комменты. Вот вам и коммент ;)

:)