Творчество > Слабые места. 

* * *

Из глубин, сотрясая нутро,
Обмораживая, завораживая,
Застывая в покорной мольбе -
Покаяние.
Боже мой, ну зачем я грешил,
Что с душою моей, что с судьбою моей?
Помоги, сохрани, защити...
Покаяние.

Ничего я не сделал, увы,
Унесите меня, закопайте меня,
Лишь два слова оставив другим:
Он каялся.

я люблю читать то что ты пишешь...

Чудо.
 
Я Господа просил явить мне чудо,
И Он являл - не раз, не два, не три.
Но больше видел их подлец Иуда,
Что стало с ним - смотри, смотри, смотри!
Я Господа спросил о главном чуде
И получил Божественный ответ:
Свободен ты, как Я, и как все люди -
Взгляни иначе, видишь... чуда нет.
Захочешь, буду Я - или не буду
С тобой сегодня, завтра и всегда,
Но если ты сейчас не веришь чуду -
Не жди чудес в тяжёлый час Суда.

Чудо.
 
Я Господа просил явить мне чудо,
И Он являл - не раз, не два, не три.
Но больше видел их подлец Иуда,
Что стало с ним - смотри, смотри, смотри!
Я Господа спросил о главном чуде
И получил Божественный ответ:
Свободен ты, как Я, и как все люди -
Взгляни иначе, видишь... чуда нет.
Захочешь, буду Я - или не буду
С тобой сегодня, завтра и всегда,
Но если ты сейчас не веришь чуду -
Не жди чудес в тяжёлый час Суда.

Чудо.
 
Я Господа просил явить мне чудо,
И Он являл - не раз, не два, не три.
Но больше видел их подлец Иуда,
Что стало с ним - смотри, смотри, смотри!
Я Господа спросил о главном чуде
И получил Божественный ответ:
Свободен ты, как Я, и как все люди -
Взгляни иначе, видишь... чуда нет.
Захочешь, буду Я - или не буду
С тобой сегодня, завтра и всегда,
Но если ты сейчас не веришь чуду -
Не жди чудес в тяжёлый час Суда.

Лаги...

Любовь.

Поэзия цветов и расставаний
И строчки дней, пронизанных тобой,
И рифма - совпадение желаний,
А после точка. Всё. Конец. Отбой.

* * *
 
Я живу сейчас никчёмно в этом мире.
Да, любил, писал стихи, рожал детей,
Да, рыдал ночами я в пустой квартире,
Полной спящих и измученных людей.
Я дышал каким-то воздухом нездешним,
Жил, как будто мир был создан для меня.
Только жил всегда чужим, сторонним, внешним,
А теперь я не живу уже ни дня.

* * *

Господи, какие испытанья
Ты пошлёшь - не знаю, не хочу.
Я и так, признаться, хохочу,
Вспоминая прошлые признанья.
Словно их и не было, и нет,
Словно мне приснились эти ночи...
...и Господь в ответ уже хохочет,
Слыша от меня весь этот бред

Павел.

"Зачем Меня ты гонишь, Савл? Ответь!" -
Господь призвал к ответу человека.
Приняв и поношение, и плеть,
Он наши души милует, как лекарь.
Ещё в Раю сказав: "Где ты, Адам?",
Он первый раз призвал нас к покаянью -
"Отмщенье Мне, ты знаешь, Я воздам.
Не дай расти меж нами расстоянью!"
Но был потерян Рай и Небеса,
А после снова, до земных окраин,
Не наши, человечьи, голоса -
Но Голос Правды: "Где же брат твой, Каин?"
"А я не сторож брату своему!" -
Безумство вновь диктует оправданья.
Но видно всё и сердцу, и уму:
Кому твои лукавые старанья,
Кому ты служишь, гонишь ты Кого,
И до какого ты идёшь предела...
А Он зовёт и ждёт лишь одного -
"Кто Ты, Господь? Что повелишь мне делать?"

* * *

Всё чаще вспоминаются слова:
«Носите, люди, бремена друг друга», -
Неважно, прав тот друг, или права,
Неважно даже, друг или подруга.
Мы часто выливаем здесь, увы,
Ушат помоев в уши, и отравы,
И гордо носим на плечах молвы
Дурное, но родное «бремя славы».
Чужие патологии клеймя,
Мы, с пафосом прямой излишне речи,
Всё забываем речь: «Помилуй МЯ».
Апатия. Бесстрастие. До встречи.

Исчез, пропал...

Исчез, пропал... да я и рад бы сгинуть
В глуши лесов, в бурьяне полевом.
Я и желаю этот мир покинуть -
И не хочу... В году сороковом,
Когда цвела сирень, и, полупьяный,
Бежал из школы будущий солдат -
Он умереть хотел ли? Был бы рад
Не пачкать кровью ветки и бурьяны?
Когда бы знал, что ровно через год
Ему ползти до смерти три минуты,
Он жил бы, зная, что вот так умрёт?
А в мире есть и глад, и мор и смуты...
Но есть и вера, что пройдёт война,
Утихнет боль, перегорят пожары,
И будет счастья в мире до хрена,
И эскимо, и цирк! И в танце пары
Закружат новый, двадцать первый век,
Где будет мир, достаток и веселье...
Коль проползёт на брюхе человек,
Чтобы на небе справить новоселье.

Сашка молодчинка! +10

это да!

«Сон смешного человека» (с) Достоевский
 
Когда б, не исключением из правил,
А каждой жизнью победил закон,
В котором каждый прожил так, как Он,
В котором каждый сам себя исправил...
Когда преобразилась бы планета
Единым повеленьем Божества,
И счастьем шелестела бы листва
В сияньи согревающего света,
 
Какую смог бы жизнь и я прожить,
Не отступаясь впредь от идеала,
Прекрасный конь, копьё и щит, забрало...
- Готов, мой Государь, Тебе служить!
- Остановись, здесь нет Моих врагов,
Здесь лишь любовь, согласие и радость.
Вкушай неизреченнейшую сладость,
Гуляй свободно богом средь богов.
 
Мне снился сон смешного человека,
Что изменилась вдруг моя земля.
Леса и горы, реки и поля -
Всё просияло с окончаньем века.
Проснулся я. Какой прекрасный сон!
И сразу понял, мне туда нет хода...
Моя неизменённая природа
Не позволяет, чтобы сбылся он.

В далёком-далёком городе, в маленькой стране под названием Нетландия, жили-были маленький мальчик и его престарелый дядюшка. Родители мальчика умерли, когда ему не было и шести, и дядюшка, который был старшим братом его мамы, взял его жить к себе. Как мы уже говорили, дядюшка был стар - ему было около семидесяти лет, но если бы вы его увидели, вы бы сказали, что ему не больше пятидесяти. Только белые-белые волосы выдавали в нём старого, умудрённого опытом человека, но кожа его была поразительно гладкой, а на щеках горел румянец. Самым же удивительным были глаза дядюшки. Лёгкие морщинки вокруг век выдавали в нём весёлого жизнерадостного человека, а сами глаза искрились каким-то чудесным разноцветным светом. Добродушный и открытый характер дядюшки располагал к себе любого собеседника, но люди замкнутые и необщительные считали его лукавым хитрецом и называли: "себе на уме".

Мальчику Пену было восемь лет, почти девять - прекрасный возраст для мальчика. И сам Пен был прекрасен, даже учителя в школе качали головами и невольно улыбались, когда видели его. Характер у него был покладистый, он любил ходить в школу и делать уроки, но не прочь был и погулять по городу и его окрестностям. Правда, гулять по городу ему удавалось лучше, чем играть в футбол, потому что ему больше нравилось рассматривать окружающие здания, растения и предметы, чем заниматься спортом. Но ребята его любили... правда, не все. Впрочем, вы же знаете, есть такие ребята, которые никого открыто не любят. Так что, мальчик Пен был вполне обычным мальчиком, просто очень хорошим и положительным.

Утром дядюшка будил Пена тремя ударами в корабельный колокол. Дядюшка привёз этот колокол из какого-то дальнего путешествия, о котором ничего никогда и никому не рассказывал. Пен понимал, что на это у дядюшки Энди были свои, конечно же, очень важные причины. Поэтому он никогда не беспокоил дядюшку глупыми расспросами, но видел, как, изредка, дядюшка становился очень задумчивым, и иногда даже лицо его омрачалось. В такие мгновения (невозможно было понять, сколько они, на самом деле, длились) дядюшкин взор тускнел, а глаза его смотрели неподвижно сквозь какой-нибудь предмет. Мальчик точно знал, что виной всему - то злосчастное путешествие. И, может быть, из-за этой старинной тайны дядюшка не любил бывать в комнате у Пена. Каждое утро, в будни, три звонких удара и звук удаляющихся шагов напоминали Пену об этом.

ГЛАВА I

Приближалось Рождество. Мы забыли сказать, что мальчик Пен и его дядюшка жили в стране, где зимой жарко. Да, да, на свете есть такие страны, где в Рождество все загорают у речки, а в летние каникулы играют в снежки и катаются на санках. И вот, в тёплый декабрьский вечер Пен сидел на скамейке возле дома и смотрел на закат.

- Устал, мой мальчик?
- Нет, дядя. Просто, думаю.
- И о чём же ты думаешь, малыш?
- О далёких странах.
- О далёких странах... да... Есть такие удивительные места на земле, где всё не так, как обычно.
- Дядя...
- Да?
- Расскажи.
- Что?
- Ну, про далёкие страны. Ты же... знаешь об этом больше, чем я.
- Хитрец... - дядя потрепал белокурые кудри малыша. Хорошо. Я расскажу тебе об этом. Тебе уже почти девять лет.
- Да, девять.
- Ты взрослый.
Пен молча положил свою голову на колени старика, а под щёку подложил ладошку.
- Хорошо... Однажды, когда я был молодым...
- А сколько тебе было лет?
- Лет пятнадцать, наверное, я точно не помню. Мы жили с твоей мамой в доме одного человека... мы там работали.
- А кем?
- Кем работали? Ну, помогали по дому. Мама мыла посуду, кормила гусей, убирала дом. А я помогал хозяину, - его звали дядя Джек, - в обувной мастерской.
- Ты делал обувь?
- Да... помогал делать. Мы жили бедно, но у нас всё было: еда... постель, одежда. Ну, и обувь, конечно!
- Вы были счастливыми? Ты и мама?
- Да, хозяин любил нас. Своих детей у него не было. Он хорошо с нами обходился.
- А как вы попали в дальние страны?

- Это было так... - дядюшка выпрямил спину, облокотился на забор и посмотрел в небо... Потом опять склонил голову и продолжил:

- В тот год мы впервые должны были ехать с нашим хозяином на ярмарку. Он решил попробовать продать обувь подороже, чтобы заработать побольше. Так-то он торговал в своей лавке, и к нему приходили жители окрестных деревень. А тут он решил поработать какое-то время на запас, чтобы не продавать обувь, которую он сошьёт, а отвезти большую партию на ярмарку. Перед этим он съездил в город, где обошёл все большие обувные лавки, чтобы изучить всю модную обувь, - это было за два месяца до ярмарки, в августе, - а потом стал шить такие же модные сапожки и сандалии у себя. И я шил с ним. А через три недели он и твоей маме дал работу. Она сказала, что ей тогда некогда будет ухаживать за гусями... ну, он и гусей продал, да... В октябре мы поехали в город с целой телегой сапог и сандалий, сшитых по самой последней моде. Вся эта обувь, конечно, никуда не годилась в деревне, но в городе-то жизнь совсем другая. Да и люди там, как я совсем скоро узнал, были совсем-совсем другие...

До города мы должны были ехать три дня. Дорога весной была плохая и мы, конечно, помучились изрядно, вытаскивая телегу из грязи. Но, наконец, добрались, потихоньку, в город. Заплатили за место в торговом ряду и стали ждать утра. Утром начался, конечно, праздник. Город, вообще, шумное место, мой мальчик, но на ярмарке! О! Сколько голосов... Один кричит про свои булки и леденцы, другой песни поёт, третий нахваливает стулья, табуретки какие-то, ещё один поросят продаёт... в общем, шум и гам! А какое всё разноцветное! Все же принаряжаются, чтобы празднично выглядеть, да ещё друг друга перещеголять хотят. Хорошо было... Ну, а мы что - тоже кричим, сапожки нахваливаем: "модные сапожки для твоей одёжки", "покупай сандалии - модные, с Италии"... и другую чепуху кричали. Сами сочиняли на ходу. Весело было... Три дня продавали - всё продали, только голоса уже сорвали на третий день, к обеду. А ночью хозяина-то и прирезали. Вот и вся наша ярмарка.

Мать твоя, конечно, плакала... что делать-то? В деревню ехать не на чем: лошадь с телегой у нас забрали, чтобы за торговое место доплатить... дорого на ярмарке место стоило, ещё и мало, говорили... пытались деньги у нас найти, доплатить чтобы... но, я так думаю, обманули они нас. Ну, да Бог с ними, что я говорю-то... Я маме твоей говорю: пошли работу искать, без денег, всё равно, не проживём. Переночевали следующую ночь где-то, да и пошли. По лавкам обувным сначала. А там не берут, своих охотников полно. Потом по другим местам походили - то же самое, не нужны мы никому в городе. Да и одеты по-деревенски, кто знает - кто мы, да откуда... что от нас ожидать можно. Ходили-ходили по городу, да и вышли на пристань.

- Там было море?!
- Нет, не море... но там река широкая, не так, как у нас. Так что даже корабли туда заходили, небольшие только.
- Ух ты... а я никогда кораблей не видел. А кто хозяина вашего... зарезал?
- Не знаю, мальчик мой.
- Дальше расскажешь?

- Пришли мы на пристань. А там корабль стоял торговый, на котором на ярмарку издалека товары разные привозили. Я к матросам - говорю, возьмите нас на работу, мы одеты, обуты, только еда нам нужна. Они говорят, это не к нам. А к кому? К капитану. Пошёл к капитану. Тот хмурый такой стоит. Он всегда хмурый был... Я ему рассказал в двух словах, чтобы пожалел он нас, а то страшно сразу просить-то. Потом спросил - он говорит, тебя возьму, а девочки нам не нужны. Я заплакал аж от бессилия... куда я сестру-то оставлю... Тут он и пожалел нас. У него, у самого, сестра младшая в городе жила - вот сердце-то и дрогнуло. Ладно говорит, ждите пока... Мы ждём. Повёл в город нас обратно. Привёл в дом к сестре своей. И мама твоя там осталась... Больше я её не видел. Такой и запомнил... навсегда.

Пен встал на скамейку коленями и обнял дядюшку. Они поплакали, а потом Пен спросил:

- Значит, мама никогда не видела далёкие страны?
- Она их видит, наверное... оттуда, с неба. Хотя, там такая чудесная страна, какой на земле нет. И она сейчас там, смотрит на нас с тобой. Привет, Гретхен! - дядюшка помахал маме рукой. Пен поднял в небо глаза, но через секунду закрыл их и уткнулся в дядюшкино плечо. - Ну что ты, что ты... - дядюшка стал гладить спину мальчика. Ей ведь хорошо там. Не нужно плакать. Всем становится хорошо там, на небе. Там сады цветут круглый год - все добрые дела, которые люди делают здесь на земле, превращаются в прекрасные плоды на деревьях в саду. И каждый, кто ест эти плоды, ощущает в своём сердце радость, какую на земле очень редко можно найти. И сады эти бесконечны, а плоды так вкусны, что нельзя и словами пересказать. Там всегда светло и солнечно, но солнце там не опаляет, не заставляет прятаться от него и не слепит глаза, а только согревает и нежно ласкает всех и вся. Все улыбаются друг другу, а маленькие дети, бегая меж деревьев, играют в прятки и звонко смеются. Там вместе с людьми живут добрые ангелы. Они поют песни, от звука которых люди всегда радуются и прославляют доброго Бога, который принял их в свои небесные обители. И тогда люди тоже начинают петь песни, каждый свою. Но никто никого не заглушает и никто никому не мешает своей песней, потому что сердца людей, вырвавшись из земного плена на свободу, становятся такими большими, что могут слушать все песни одновременно... ах, как там хорошо!

Пен засмеялся и поцеловал дядюшку в щёку. - Как я люблю тебя, дядюшка! Как маму!

Безмолвие.
Когда молитва перестанет,
Запнувшись о случайный взор,
Меня мой мир смертельно ранит,
Закрыв невидимый простор.
Я помолчу тогда немного,
Смиренно голову склонив,
Вздохну тихонько Имя Бога,
Своё на время позабыв.
И мир вокруг меня расстает,
Утихнут звуки и слова,
И слабый дух уже не знает,
Куда склонилась голова...

Во все концы - одна дорога,
Нет никого и ничего.
Смиренно ощущаю Бога
В пустыне сердца моего...

Христос Воскресе!
Я прах перед Тобой!
Но даже в этом прахе

Вселилось явно Воскресенье днесь!

Ты стал моей Судьбой
И Торжеством на плахе,

Как хорошо нам, Господи, быть здесь!

Ты уготовал кущи
Всем верным до конца

Любовью, победившей всякий спор...

О, Ты предвечно Сущий
В Сиянии Отца,

Внеси нас на Божественный Фавор!

Христос Воскресе!

Я прах перед Тобой!
Но даже в этом прахе

Вселилось явно Воскресенье днесь!

Ты стал моей Судьбой
И Торжеством на плахе,

Как хорошо нам, Господи, быть здесь!

Ты уготовал кущи
Всем верным до конца

Любовью, победившей всякий спор...

О, Ты предвечно Сущий
В Сиянии Отца,

Внеси нас на Божественный Фавор!